Не родная кровь [СИ] - Сергей Лобанов

Машины рассредоточились по длинной улице и попрятались в полуобвалившихся зданиях. Все понимали, массированно вводить в бой бронетехнику в условиях уличных боёв губительно: сожгут все маш ины, как это уже бывало не раз. Поэтому командование не стремилось, как раньше стальными колоннами прочесать город, теперь технику использовали для огневой поддержки пехоты и подавления яростного сопротивления противника.

Старший колонны — офицер в звании подполковника пошёл на доклад в штаб бригады. Он взял с собой Савельева. Местный боец показывал дорогу.

Идти было недалеко, но путь осложнялся колоссальной разрухой, будто неведомый злой великан раздолбил город огромной кувалдой. Приходилось пробираться меж куч обвалившихся зданий, огибать хаос из бетонных плит с перекрученной арматурой, обходить воронки с торчащими лопнувшими проржавевшими трубами. Порой ямы наполняла мутная жижа с тяжёлым смрадом разлагающихся в ней тел.

Маленькие на фоне этой разрухи люди казались вовсе беззащитными. Они часто нагибались, пролезая под рухнувшими и повисшими на путанице проводов столбами. В иных местах пробирались коридорами, комнатам и и через проломы в стенах домов, прячась от вездесущих снайперов.

Штаб расположился в цокольном этаже одного из торговых центров, в довоенное время ставших неким символом процветания. Надуманного, мнимого процветания страны, в которой никто ничего производить не хотел, потому что невыгодно. Гораздо проще подешевле купить и втюхать по более высокой цене заграничный ширпотреб другим. А те, в свою очередь, тоже чего-то перепродавали, двигаясь в никуда, а вернее, всем скопом летя кубарем по крутой наклонной, почти не осознавая этого. Вся держава неэффективного менеджмента и малоэффективных манагеров стремительно падала в зияющую чернотой пропасть гражданской бойни…

Ничего другого не могло ожидать страну, где верхи уже не ведали чувства меры от безнаказанного воровства, а низы больше не хотели оставаться в стороне и наблюдать, как воруют другие…

Командир бригады полковник Терехов, показался Савельеву человеком, созданным для войны. По мнению Андрея Николаевича, насмотревшегося на всяких военных, среди них существовала тоненькая прослойка людей, рождённых не просто носить форму, а именно воевать. Полковник таким и был. При первом же взгляде на него становилось ясно: военную форму он носит с рождения, а война его мама. Характером командир был под стать своей внешности — решительной и волевой.

Савельев невольно почувствовал, что имея солидный багаж управленческой работы на государевой службе, сильно проигрывает этому полковнику, не подчиниться приказам которого даже в голову не придёт.

Андрей Николаевич, ощутивший укол самолюбия, чего прежде не случалось с ним при общении с более высокими по рангу офицерами, мысленно реабилитировался тем, что не в своей стихии он сейчас. Этот мир, а вернее, война — стихия полковника. При других обстоятельствах Терехов явно проиграл бы ему в административных ресурсе, полномочиях и связях.

— Мне уже сообщили из штаба, что вы прибудете с колонной, — прогудел полковник, сидя за своим походным столом с лежащей на нём специально изготовленной картой города.

Маленькие глазки на его тяжёлом и грубом, будто вырубленном топором лице, подавляли своей безусловной властностью. Так смотреть может лишь человек абсолютно уверенный в собственной превосходящей силе над кем бы то ни было.

— Я наслышан о вас и о вашем бесстрашии, — продолжал комбриг.

Он был серьёзен и ничуть не ёрничал, отчего в душе Савельева шевельнулось слабое чувство расположения к этакой глыбе.

— При вашей должности и положении вам вообще незачем подставлять голову под пули, тем не менее, вы это делаете. Не ожидал подобного от бывшего чиновника вашего ранга.

«И этот туда же, — с досадой подумал Андрей Николаевич. — Почему всем им хочется напомнить мне, что я из чиновников? Будто прокажённый какой. Хотя чему тут удивляться, не любит народ слуг своих».

— Всё это замечательно, — гудел дальше комбриг. — Но вы, должно быть, отдаёте себе отчёт, что с вами в любой момент может что-то случиться?

— Разумеется, товарищ полковник, — кивнул Савельев. — Мы понимаем, на что идём, у нас работа такая. В стране должны знать всё об этой войне.

«Эк, меня чуть не понесло, — вовремя спохватился Андрей Николаевич, заметивший, как сузились и без того небольшие глазки Терехова, а на рубленном грубом лице ещё чётче проступили морщины и носогубные складки. — Этого на мякине не проведёшь. Положил он с прибором на всю идеологию, которую мы пытаемся возвести на фундаменте из киселя…»

— Мне и моим людям нужно попасть в район Краевой клинической больницы и осмотреть храм, разрушенный по злому умыслу мятежников.

Тонкие и волевые губы комбрига тронула едва заметная усмешка, когда Савельев заикнулся о вине оппозиции.

; Офицер прогудел:

— Нужно, значит, попадёте.

Бронежилет и каску Андрею Николаевичу носить приходилось уже не раз. Он стоически терпел их тяжесть и неудобство, отлично понимая, что это ненадёжная защита. Но всё лучше, чем совсем ничего.

Он и журналисты, экипированные подобным образом, в сопровождении двух мотострелков, потратили целый день, чтобы пешком преодолеть немалое расстояние по лежащему в руинах городу и подобраться как можно ближе к нужному району.

В пути не раз попадали под миномётный обстрел и даже едва не угодили под шальной снаряд гаубицы, грохнувший взрывом в какой-то сотне метров от группы, как раз там, куда она шла. Если б прилетел минутой позже, накрыл бы всех разом… От грохота качнулась земля и поднялась густая пылевая взвесь.

Группа затаилась в развалинах дома, ожидая артобстрела, но его не случилось. Перебежками от укрытия к укрытию двинулись дальше.

С каждым пройденным кварталом, с каждым двором и с каждым домом грохот стрельбы приближался, нарастал. Уже чаще попадались солдаты, напряжённее и злее командовали офицеры.

Повсюду лежали трупы, до них ещё не успели добраться похоронные команды, актировавшие убитых простым собиранием военных билетов, иных документов или личных опознавательных знаков — ЛОЗ, ввести которые во всех родах войск предлагали ещё в конце прошлого века, но так и не ввели. Однако к началу этой войны недочёт частично у спели исправить. Поэтому на некоторых погибших такие пластинки уже находили. Одну забирали, а вторую оставляли на трупе для дальнейшей идентификации.

На самом деле, как знал Савельев, последующей идентификации никто не делал. Она нужна, чтобы не перепутать тела при отправке родственникам. В этой войне подобным никто не занимался, отправлялись лишь похоронки, если было куда и существовала возможность отправки. Убитых массово хоронили, как правило, в воронках, присыпая чем-нибудь, а писари в подразделениях уже вели учёт погибшим.

Часто случалось, что приходилось в спешке и суматохе отступать. Тогда недосчитанные в строю бойцы числились без вести пропавшими, если кто-то из сослуживцев наверняка не подтверждал, что видел пропавшего убитым. Самым верным подтверждением были всё те же документы или личные опознавательные знаки.

Если позиции, наоборот, захватывались, то после боя тела опозеров тоже хоронили, чтобы не разлагались и не воняли. Чаще всего никто не утруждался сбором их документов. И только в редких случаях окончательно не очерствевшие сердцем проделывали эту скорбную работу.

Начало смеркаться к тому времени, как удалось подойти наиболее близко — оставалась всего пара кварталов до больничного комплекса. С темнотой грохот стрельбы почти стих, но порой тишину разрывали автоматные и более басистые пулемётные очереди.

Хороший вид на собор открывался с небольшой улицы Аэровокзальная, по которой группа Савельева проделала остаток пути. Она почти перпендикулярно выходила на широкую улицу Партизана Железняка, вливаясь в неё напротив полуразрушенного храма. Поэтому Андрей Николаевич принял решение не рисковать попусту и не подходить совсем уже близко к объекту, а дать возможность операторам поработать с более безопасных позиций, заснять всё, поговорить на камеру с солдатами и офицерами. Этого будет достаточно.

Воспользовавшись затишьем, журн алисты принялись за работу.

Бойцы укрывались в подвалах или в иных помещениях зданий. Большинство солдат не хотели общаться на камеру и отворачивались от яркого света, бьющего в лица — грязные, небритые, усталые.

И всё же нашлись желающие сказать пару-тройку слов, а заодно стрельнуть сигарет у гражданских.

Савельев забрался в уголок тёмной комнаты и, вытянув гудящие от усталости ноги, прислонился к стене, спасаясь бронежилетом от стылости, вытягивающей из тела тепло. От холодного пола защищал кусок полиуретана. Такие «поджопники», как называли их военные и гражданские, имели многие. Их делали специально и носили на ремне или на широкой резинке в районе поясницы, при необходимости опуская ниже. Эта штука уже давно была придумана туристами, вот и на войне пригодилась.